мэдлен сварр, 32. телерепортер
о, она выглядит милой.
когда заходит в комнату, когда появляется на месте происшествия, когда только делает вздох и улыбка расплывается по ее лицу. стоит мэд открыть рот, вся ее нежность испаряется, словно в ней никогда ее не присутствовало.
она говорит остро.
она говорит:
do you really think you can hide your sins from the light?
oh darling.
i have spotlight.
so smile.
smile.
уголки ее губ движутся в стороны, глаза цепляют детали. на аляске ее знали когда-то многие, после ей предложили работу в вашингтоне. мэд берет с собой сестру, и они переезжают. ей нравится подсвечивать правду, на которую большинству людей больно смотреть.
ее показывают по федеральным каналам. картинки, которые они снимают, разносятся по остальным новостям. сварр подбирает такие слова, от которых после остаются следы. как от хлыста.
(она сама - тот еще хлыст)
(глубже в меня посмотри)
(и вздохни)
(дыши)
ей кажется, что у ее жизни не может быть особо проблем. пока ее сестру не избивают напротив здания телеканала. мэд задержалась, линда должна была ее ждать. и ждала.
за углом, хрипящая, с кровью на лице, вся в синяках. ее хрупкое тело все содрогалось, она плакала, при этом выстанывая от боли. мэдлен нашла ее по звуку звонка.
ее телефон теперь всегда на беззвучном.
(либо ты убираешься, либо в следующий раз все станет хуже)
(куда уже хуже?)
три с половиной год назад ее брак треснул по швам. муж говорил ей: "заткнись, мэдди! заткнись! перестань лезть, писать, таскать свой ебаный материал! это никого не волнует!"
вместо ответа она послала ему потом копию своего видеоряда, который пустили в вечернем выпуске новостей о его мерзопакостном педофиле-папаше, вместе с картинкой венка и подписью "для похорон вашей отвратной семейки, козел.
разведемся?"
они развелись.
его отца выпнули из администрации. половина города ее возненавидела, но так бывает, когда разоблачаешь псевдо-консервативного ублюдка, в вашингтоне планировалась новая, яркая, знаменитая жизнь.
линда продолжала плакать даже в больнице. они изуродовали ее лицо - на щеке появился глубокий шрам, который теперь так просто не пройдет.
она просит вернуться обратно. она умоляет.
мэдлен соглашается. чтобы линда пропала.
х х х
все начинается, как у всех.
и всё-таки не все — как у всех.
она поворачивает ключ в замочной скважине, я отрываю голову от ноутбука — её бледное лицо, растрепанные темные волосы, трясущиеся пальцы — вот она вся. смотрит на меня. у нее подрагивает губа.
яблоко выпадает из моих рук.
оно катится куда-то под стол, ударяется об ножку кресла, я не могу подняться с места и вообще ничего не могу: меня тошнит, сводит в параличе все тело, я чувствую, как к горлу подступает паника и непонимание, которые резко сменяются радостью.
мне нужно пять секунд.
ровно пять.
за эти пять я оказываюсь рядом с ней.
я обхватываю её хрупкие плечи (она похудела?), прижимаю к себе (точно похудела!), веду в ванную — чтобы отмыть от грязи, расчесать волосы, чтобы рассказать, какое невероятное чудо произошло. от нее, как мне кажется, немного странно пахнет, и я тру ее синюю немного кожу сильно мочалкой, пока в итоге не перебиваю окончательно запах.
пытаюсь её накормить.
пытаюсь узнать, где она была.
пытаюсь узнать…
узнать…
как.
как она вернулась ко мне.
линда только качает головой, сворачивается клубком на диване, её глаза почти не моргают, а после она прикрывает их и засыпает.
но мне кажется, будто она может вновь умереть.
(я выключаюсь и просыпаюсь каждые полчаса, дергаясь к ней — есть ли ещё дыхание или нет)
моя сестра вернулась ко мне.
разве не это было тем, о чем я все это время мечтала?
name name
