Махасамут любил море.
Горе его отца заключалось в том, что он любил море и сушу одинаково, а ещё он любил людей.
Не всех, но на этом острове по большей части жили хорошие люди.
Конечно, им приходилось немного туманить сознание способностями русалки — отводить глаза, подкладывать в память ложные знания о том, где и как он жил на острове с рождения или что у него есть документы.

— Справишься один, Палм?

Поинтересовался, лениво плавая у бортов лодки и глядя на брата, который в отличие от него был сейчас в своем двуногом обличье. Русалки могли перекидываться, они тоже эволюционировали.

Но Андерсон, конечно, то ещё стекло написал.

— Ага. Только на этого красавчика с большой земли не надейся, он пойдёт к конкурентам дайвить.
— Кто у нас тут конкуренты? Они даже инструктировать нормально не умеют! Самоубийца какой-то, а не писатель.
— Ну, вот к ним и пойдёт. Я ему не нравлюсь. И тот факт, что ты сокровище этого острова — тоже.
— Какой непослушный, придётся за ним присмотреть.

Махасамут подмигнул брату и поднырнул под лодкой, направляясь к тому месту в море, где обычно учили дайвингу их конкуренты. Если этот упрямый Тонграк решил получить лицензию у них, за ним точно нужно присмотреть.
Он всегда плавал быстро, он обожал плавать. Чешуя на хвосте была тёмно-синяя ближе к талии, почти черная, отливающая серебром, а к концу хвоста светлела. Разлет плавников почти прозрачно-голубой, немного изумрудный.

А ещё Махасамут умел менять цвет чешуи по своему желанию, это было нужно, чтоб маскироваться под разный цвет дна, хотя довольно бесполезно, ведь верхняя половина тела цвет не меняла.

Добравшись до места, Мут не понял как так вышло, что Тонграк выпустил изо рта свой живительный воздух, пришлось зажать ему нос и делиться своим кислородом, который перерабатывали жабры, через своеобразный поцелуй.
Тонграк начал дышать и перестал так сильно паниковать, но возвращать его пришлось на лодку конкурентов, наколдовав себе не только ноги, но ещё и иллюзию одежды. Ну, как одежды. Все видели его в купальных черных плавках, когда он был без — только что же на месте ног хвост был...

— Пи Ган, с какой такой радости ты отпустил новичка в море одного?!
— Нонг Мут, ты тут откуда?!
— Моллюсков на дне собирал, ты же знаешь, я хорошо ныряю! Ещё раз узнаю хоть про один такой случай, я твою лавочку прикрою, понятно?! Сколько тысяч бат стоят многих лет тюрьмы?! Он бы утонул, а ты бы за решётку!

Они ругались ближе к носу лодки, потом Мут взал бутылку воды и пришёл к Тонграку, открутил крышку, протянул ему и присел рядом на лавку.

— Так дёшево оцениваешь свою жизнь? Нельзя погружаться в одиночку. С тобой должен быть напарник.

Мигающая неоновая вывеска "Joe’s Diner" отсчитывала секунды в такт его сердцу. Михаил прижал ладонь к стеклу, наблюдая, как трещина на нем расходится звездой - словно напоминание о том, как давно он не касался чего-то столь же хрупкого. Земля всегда казалась ему слишком ломкой для вечности, даже человеческая душа - прочнее. Но сейчас именно здесь, в этой придорожной забегаловке, пахнущей прогорклым маслом и пылью, решалась судьба того, что он охранял тысячелетиями.

Дверь скрипнула, пропуская его внутрь. Воздух гудел от холодильника за стойкой, а лампы дневного света мигали, будто пытались стереть реальность. За углом, в полутьме, сидел он. Тень Люцифера падала на стену, искажаясь в рваных обоях - рога, крылья, когти. Облик Дьявола, не жителя небес. Скрытая глубоко внутри реальность, видимая лишь Архангелу. Впрочем, Михаил моргнул, а когда подошел ближе, перед ним был просто мужчина в черной рубашке с расстегнутым воротом. Брат пил кофе из потрескавшейся кружки, не глядя на него.

- Ты выбрал адское место для встречи, - с тихим смешком произнес Михаил, и слова затерялись в гудении люминесцентных ламп. Он сел напротив, и стол дрогнул - между ними всегда оставалась эта легкая, едва уловимая дрожь.

Люцифер поднял взгляд. Его глаза были как всегда: холодные, словно свет далекой звезды, погасшей до того, как ее увидели люди. Михаил помнил эти глаза сияющими. Помнил, как они смеялись, когда они вдвоем лепили галактики из звездной пыли. Теперь между ними лежала пропасть из пепла из тех же галактик.

Официантка с татуировкой змеи на шее принесла Михаилу кофе. Жидкость в чашке пахла горечью дешевой робусты. Он отодвинул кружку, и взгляд его упал на тарелку с пирогом. Вишни сочились рубиновым соком, пропитывая тесто. Люцифер отломил кусок, и алая капля упала на бумажную салфетку - символично.

- Зачем ты ее преследуешь? - без особых прелюдий спросил Михаил, но вопрос прозвучал не как обвинение, а как усталость.

Люцифер положил в рот вишню, не торопясь. Его пальцы, изящные и острые, напоминали когти хищника, притворяющегося ручным. Ответ был в каждом их вздохе, в каждом миге этой встречи: потому что она видела то, чего не должны видеть. Потому что ее сны прорастали в реальность корнями, и Люциферу нравилось рвать их, как сорняки. И немного потому, что иначе Михаил бы попросту не пришел. Не приходил ведь тысячелетиями до этого. Это... вызов?

Михаил сжал кулаки под столом. Он помнил ее лицо - Элиза, двадцать три года, рыжие волосы, веснушки на переносице. Она звала его "Микки" в своих молитвах, когда тени сгущались в углах ее комнаты. Он являлся ей в облике бездомного у метро, старика в парке, женщины с собакой. Стоял рядом, когда врачи в белых халатах вводили ей седативные, шепча, что ее "видения" - лишь болезнь. Но она знала. Видела сквозь пелену лекарств его крылья, спрятанные ото всех.

Люцифер доел пирог и провел пальцем по тарелке, собирая сладкий остаток. Его губы окрасились в багрянец.

- Ты все еще веришь, что спасаешь их всех? - мог бы спросить он. Михаил слышал этот вопрос в каждом движении брата. Вера Люцифера давно превратилась в насмешку, но Михаил цеплялся за свою, как за щит. И ему не слишком хотелось повторяться. Они выяснили все однажды и навсегда. И сколько бы обиды не сквозило в яко бы безмятежных движениях брата, что в действительности находился не здесь (не сейчас?), Михаил не мог ему предложить ни извинений ни раскаяния. Каждый сам - кузнец своей судьбы.

Он достал из кармана потертую фотографию. Элиза в больничном халате, с глазами, полными слез и немой ярости. Ее рука сжимала карандаш, на клочке бумаги - рисунок: архангел с мечом, пронзающий дракона. Она знала конец истории. И начало.

Люцифер посмотрел на фото, и в уголке его рта дрогнула тень улыбки. Или Михаилу лишь показалось? Архангел откинулся на спинку дивана, достал сигарету, прикурил, и дым заклубился между ними, как туман войны, войны из их общего прошлого (прошлого ли?). Михаил вспомнил, как они стояли плечом к плечу у врат Рая, до того как слова "падение" и "гордыня" стали клеймом. Тогда Люцифер был его зеркалом - тем, кто задавал вопросы, на которые Михаил боялся отвечать.

Теперь зеркало разбилось.

- Она не твоя, - твердо сказал Михаил, но это была ложь. Элиза принадлежала Всевышнему и вечности, а вечность пожирала всех.

Они оба знали: сегодня битвы не будет. Только тихий разговор, скрепленный горечью кофе и кислотой в горле. Сигаретный дым пролег сизым облаком между ними, а Михаил ждал ответного удара. Того, что Люцифер хранил для него не одно тысячелетие. Пришло время платить долги?